Построенная на принципах ислама идеократия неотделима от дресс-кода
Идеократия, шариат и повседневность
Продолжим начатый в статье «Иран: власть и общество – Двенадцатидневная война позади, что дальше?» разговор. Мы остановились на кризисных явлениях в иранском обществе как главной причине июньского поражения страны. И поскольку происходящие за рубежом события нас интересуют в соотнесенности либо с прошлым, либо с настоящим России, подчеркнем: причина кризиса в Иране концептуально схожа с приведшей Российскую империю к гибели в 1917 г., а СССР – в 1991-м.
При всех социокультурных и этнорелигиозных различиях между ними есть общий знаменатель: положенный в основу государственного строительства принцип идеократии, то есть превалирования идеологии над буквой закона.
Приведу в качестве примера отречение Николая II, не имевшего юридического права это делать за сына, однако полагавшего для себя допустимым подобный поступок, исходя из существовавшего в его картине мира принципа божественного характера властных прерогатив, не ограничивающих самодержца в принятии любых решений, в том числе и вопреки формальным нормам права.
Если следовать от частных примеров к обобщению, то сошлюсь на рассуждения филолога В. В. Кожинова, относящиеся к нашей стране, но применимые к Ирану:
Власть — в полном соответствии с тысячелетней судьбой России (хотя большевики явно и не помышляли о таком соответствии) — была властью идеи (пусть и совершенно иной, чем ранее), идеократией. И в высшей степени закономерно, что дискредитация этой новой идеи к 1991 году опять-таки привела к мгновенному краху.
То есть логика проста: рушится идея, рушится сцементированное ею государство. Сам процесс разрушения может оказаться растянутым во времени, но он неизбежен. И вопрос: примет ли он революционный или эволюционный характер?
В современном Иране тема соотнесенности норм шариата в повседневной жизни социума носит непростой и даже болезненный характер, причем, в отличие от Российской империи и СССР или, скажем, КНР, в Исламской республике принцип идеократии неотделим от дресс-кода, как неотделима форма от содержания, о чем было упомянуто в прошлой статье.
Для сравнения с предыдущим фото: одна из улиц Шанхая. КНР ведь тоже идеократия, но идеология в ней не тождественна дресс-коду, что, по сути, убирает один из рычагов социальной напряженности в обществе
И если в позднем СССР вяло боролись с хиппи и участием молодежи в пасхальных крестных ходах, а в Перестройку вообще махнули на них рукой, то шиитская модель теократии подобным путем пойти не может: необязательность ношения хиджаба тождественна первому шагу к отказу от норм шариата, что равносильно постепенному нивелированию завоеваний исламской революции. К слову, в Иране дресс-код должны соблюдать и мужчины: им запрещены рубашки с короткими рукавами, шорты, галстуки.
Следуя логике, следующим шагом рахбара — вероятно, не нынешнего, а его преемника — возможно, станет референдум на предмет, каким должно быть иранское государство: светским или теократическим. И думается, что для Ирана оптимальнее инициирование референдума властью, а не улицей.
В данной связи Александр II вспоминается с его:
Лучше отменить крепостное право сверху, чем дожидаться до того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу.
Перефразирую: для Ирана, на мой взгляд, оптимальное придать в будущем конституции светский характер сверху, чем ждать, пока улица это сделает снизу. Пример же с Александром II в контексте нашей темы актуальный: царь запоздал с реформами. Запаздывает ли Тегеран?
При взгляде со стороны, опираясь на работы иранистов, у меня создалось впечатление, что в стране присутствует некоторый диссонанс между жесткой риторикой власти и повседневной жизнью иранцев, особенно молодежи, которую, думается, мало волнует американский империализм и израильский сионизм.
Да, бесспорно, по оценке экспертов, авиаудары противника сплотили общество и вызвали негативное отношение к Израилю как агрессору со стороны тех слоев общества, которые к нему еще в условном вчера, простите за тавтологию, относились равнодушно. Но эмоции — вещь преходящая. И нерешенность экономических и социальных проблем в республике может развернуть вектор негатива от внешних сил к собственной власти, точнее сказать — развернуть в который раз.
Выше я упомянул гипотетический референдум на предмет будущего характера власти в стране. Если обратиться к мнению востоковедов, то его результаты мне видятся предсказуемыми:
Как говорят сами иранцы, – рассказал в одном из интервью ведущий отечественный иранист В. И. Сажин, – режим поддерживают не больше 30 процентов населения. 70 процентов если и не выступают активно против, то как минимум критически относятся к исламскому режиму.
Эти цифры подтверждаются и в ходе опросов:
Если рассматривать восприятие успешности функционирования государства, т. е. его удовлетворение требований граждан, — пишут востоковеды А. Н. Бурова и А. С. Ходунов, — то только 15% считают, что оно по большей части успешно, а 45% считают, что оно полностью неуспешно.
1979-й: хиджаб вместо бабетты
А как, по меньшей мере, часть иранцев должна относиться к теократической власти в XXI столетии, учитывая, что после революции 1979-го их общество строится в значительной степени по средневековым лекалам, навязанным суровым аятоллой, ступившим 1 февраля 1979 г. со трапа французского самолета на землю давно покинутой родины?
Думал ли кто-то из встречавших Р. Хомейни в аэропорту тем февральским днем о том, сколь радикальным образом переворачивается страница истории Ирана?
Ситуация для его нынешнего преемника осложняется опытом, условно говоря, полувекового светского периода иранской истории, когда выросло целое поколение, с бо́льшим пониманием относившееся к итальянскому и французскому, весьма популярному при последнем шахе, кинематографу, нежели к пятничному намазу.
Да и в целом:
Весьма насыщенной, – пишет очевидец событий 1979 г. А. Г. Марьясов, с 2001 по 2005 гг. чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации в Исламской Республике Иран, – была и культурная жизнь иранской столицы. Новые иностранные фильмы, главным образом американские, появлялись в кинотеатрах чуть ли не на следующий день после премьерных показов в западных столицах.
Рекламный баннер с фильмом, в котором главную ролы сыграла Софи Лорен
Это важно, ибо при рассмотрении происходящих в обществе процессов следует принимать во внимание факторы и даже нюансы, определяющие характер повседневной жизни граждан, их привычки, которые нельзя в одночасье изменить или запретить волевым решением новой власти.
Еще ремарка, связанная с зарубежным кино, — применительно к светскому Ирану не только о европейском речь:
При жизни аятоллы Р. Хомейни, — пишет востоковед С. Б. Дружиловский, — отмечалось 1400-летие со дня рождения Фатимы, дочери пророка Мухаммеда. Во время одной из телепередач, посвященных этому событию, в эфир была транслирована реплика случайной прохожей, которая сказала, что современная звезда японского телесериала ей интереснее, чем дочь пророка. После судебного разбирательства каждый из авторов передачи был приговорен к 4 годам тюремного заключения и 50 ударам плетьми, но Р. Хомейни лично помиловал их за прошлые заслуги перед Исламской Республикой.
Удары плетьми — это ли не мрачная сторона Средневековья? Чуть в сторону: речь именно о мрачном Средневековье, ибо оно имеет и светлые стороны — в философии и архитектуре, прежде всего. На мой взгляд, эллинизированная исламская философия — фалсафа — высшее достижение созданной Мохаммедом религии и лучшее, что в ней когда-либо было.
Ибн Сина – средневековый персидский врач и философ; вообще, полагаю, корректно говорить не о расцвете арабской науки и философии в эпоху Средневековья, а о персо-арабской, ибо без персидского фундамента, думаю, философия не достигла бы таких высот
Но возвращаемся в Иран эпохи Р. Хомейни. Да, упомянутое истязание было отменено. Но давайте представим, что чувствовали авторы передачи, еще в условном вчера жившие в светском государстве. И тут на тебе: плетьми.
Услышав приговор, они, верно, ощутили себя, как и многие их соотечественники и соотечественницы, в мире жутковатого сюрреализма. Против него, точнее против обязательного ношения хиджаба, последние вышли на демонстрацию протеста 8 марта 1979-го. Женщин понять можно: почти в одночасье вместо, скажем, модной в 1970-е бабетты их обязали носить платок и принялись ущемлять в правах.
Колоритная фотография, прямо срез эпохи в одном кадре
Сейчас точно не вспомню, у кого из иранистов читал, что при шахе в буржуазно-интеллигентной, вполне светской, эмансипированной женской среде платки вообще были в моде как своего рода зримая демонстрация фронды в отношении власти, против которой в 1979-м выступил целый спектр политических сил и движений, в том числе и светских, о чем шла речь в статье «Иллюзия в фотографиях. Почему победил Хомейни».
Но одно дело фронда, а другое — прямая обязанность в отношении ношения определенной одежды.
Протест вызвало именно навязывание нерелигиозной части общества религиозного дресс-кода. А. Г. Марьясов вспоминал:
Особенно тяжелым для эмансипированного женского населения было введение обязательных головных платков и одежды свободного кроя, в частности бесформенных манто. Женщин, одетых иначе, не обслуживали в магазинах, а в госучреждениях после нескольких предупреждений увольняли с работы. Тегеранки отчаянно бились за право носить модную одежду, устраивая забастовки и митинги. Одна из таких акций протеста состоялась на разделявшей советское и английское посольства улице, до революции носившей имя Черчилля, а после нее Нефль-ле-Шато. Сотни элегантно одетых и причесанных по европейской моде женщин несли плакаты и выкрикивали требования прекратить насильственное введение «исламской» одежды. Внезапно они были окружены и атакованы пасдарами — бойцами КСИР. Несколько десятков участниц демонстрации были арестованы, а остальных разогнали резиновыми дубинками.
Две иранки, почти ровесницы, словно из разных миров, март 1979 г.
При этом строителям теократии не откажешь в изощренности решений: использовать против митингующих неофициальные военизированные структуры – официально КСИР будет создан спустя пару месяцев, – а самим остаться в стороне: мол, это не мы, это инициатива масс.
Правда, тогда Р. Хомейни отступил, ибо не очень прочно чувствовал себя во власти, да и оппонентов у него хватало. И главным из них был, пожалуй, аятолла М. Телегани, также весьма популярный теолог в мусульманской среде, много лет проведший в шахской тюрьме.
Любопытно, что с его именем, можно сказать, связан фактор случайности в истории. Вероятно, кто-то из читателей знаком с концепцией «Черного лебедя», суть которой: в истории происходит некое случайное событие, имеющее глобальные последствия.
Не скончайся М. Телегани в сентябре 1979-го, неизвестно, как сложилась бы судьба Ирана. Все-таки выступавший против жесткого курса на построение теократии, симпатизировавший марксистам, умеренный во взглядах и не склонный к радикальным шагам М. Телегани был весьма влиятельной фигурой в обществе и сдерживающим фактором для Р. Хомейни, который вряд ли пошел бы на открытое с ним противостояние и уж тем более — на устранение.
Демонстрация сторонников аятоллы М. Телегани
Да, касательно протестов: речь далеко не обо всех иранцах и иранках. Светский образ жизни не носил в стране повсеместный характер, о чем шел разговор в упомянутой выше статье, но он затронул немалую образованную и, как сейчас принято говорить, креативную часть социума, включая офицерский корпус.
В конце концов, общественные настроения формирует более активная, нежели сельская, городская среда, в силу бо́льшей образованности и политической грамотности.
Так было в 1979 г., так было в 2022-м. Да, и раз уж Россию вспоминали: февраль 1917 г. и август 1991-го вершились в столицах, на что миллионы сограждан – в советском случае речь, конечно, о ГКЧП – смотрели с некоторым удивлением и даже недоумением.
Плюс именно в городе концентрируется готовая к бунтам молодежь, болезненно реагирующая на безработицу, социальную неустроенность и несправедливость. О молодежи еще пойдет речь, пока отметим следующее.
Кто-то, пожалуй, возразит:
Ну было и было, сколько лет-то прошло с тех пор, всё позабылось, в Иране давно реалии другие.
Не соглашусь и предлагаю обратить внимание на крайне актуальную для Ирана тему гендерных отношений – собственно, мы ее уже затронули в повествовании о мартовской демонстрации 1979 г.
На фотографии почти сорокапятилетней давности немало молодых женщин. Сейчас они, как говорится, женщины преклонного возраста, но многим нет семидесяти. Как они относятся к режиму, загубившему их молодость, а может, оставившему на теле нестирающиеся следы от дубинок, исковеркавшему жизнь, разрушившему карьеру? Риторический вопрос. Не окажутся ли они в числе сторонников трансформации Ирана обратно в светское государство?
Во всяком случае, в инициированных именно женской частью иранского общества протестах 2022 г. – всё из-за того же хиджаба – были замечены не только юные иранки, но и те, кто по возрастным параметрам подходил под категорию молодых людей в 1979-м. Кстати, мужская часть поддержала прекрасную половину в те мартовские дни, организовав вокруг протестующих живую цепь, зачищая их от «красы и гордости революции» – ее фанатиков.
Живая мужская цепь вокруг протестующих женщин в марте 1979 г.
Против казни профессора-ветерана
Вернемся к протестам. Впервые после революции они — речь, разумеется, о массовом характере — начались в 1999-м в студенческой среде, поддержанной частью профессуры:
В конце 2002 г. студенты, — пишет С. Б. Дружиловский, — организовали массовые демонстрации протеста против вынесения смертного приговора профессору Хашему Агаджари. Известный общественный деятель, ветеран ирано-иракской войны, сподвижник Хатами, Агаджари в ноябре 2002 г. был приговорен Исламским судом города Хамадан к смертной казни за богохульство. Выступая перед студентами Хамадана в августе того года, он заявил о необходимости модернизации канонов ислама и недопустимости слепо следовать за религиозными иерархами.
Выше шла речь об обостренном чувстве молодежью социальной неправдивости, вот оно и проявилось в виде выступлений против смертного приговора ветерану войны, потерявшему на ее полях ногу.
Обратим внимание на интересную деталь, характеризующую в каком-то смысле отношение в студенческой среде к исламу: профессор ведь подвергся аресту из-за призывов реформировать некогда принесенную арабами в Иран и навязанную ему силой оружия религию, излагая, если не углубляться в тонкости, что-то вроде протестантского на нее взгляда.
И студенты восприняли это в целом нормально, их возмутил и вывел на улицы именно несправедливый приговор. То есть видно, что уже в 1999-м взгляд на теократию со стороны власти и части общества не был тождественен.
А. Хаменеи отправил тогда дело на повторное расследование, и суд снова вынес смертный приговор, в конце концов замененный на тюремное заключение. В 2005-м Х. Агаджари вышел на свободу.
И протесты периодически вспыхивали вновь, только сместился акцент в гендерном плане: инициатива перешла от студентов и молодых парней к девушкам, о чем – в следующей статье, в которой также более подробно поговорим о роли в иранском обществе силовых структур.
В заключение мне бы хотелось повторить то, на чем мы завершили прошлый материал: не стоит видеть в моих размышлениях проявление прозападных симпатий или критику традиционализма. Их нет. В следующей статье я поделюсь своим ви́дением оптимального для Ирана будущего, осознавая, что само его общество далеко не едино с религиозно-идеологической точки зрения, и власть сталкивается не только с социально-экономическими трудностями, но и курдским, азербайджанским, белуджским и арабским сепаратизмом.
Словом, поговорим. Окончание следует.
Использованная литература
Дружиловский С.Б. Социальные протестные выступления в исламской Республике Иран
Бурова А.Н. Ходунов А.С. Факторы и динамика поддержки исламского режима в Иране
Марьясов А.Г. Иран 1979 года: командировка в революцию // Гуманитарий: актуальные проблемы гуманитарной науки и образования. 2023. Т. 23, № 4. С. 381–416.
Сажин В.И. 45 лет Исламской революции
Свежие комментарии